Риск новизны
Под гитарным грифом
Владимира Мулявина я помню с 1965 года, когда он играл "на танцах" во Дворце культуры Минского камвольного комбината. Я тогда тоже играл "на танцах", но во Дворце культуры тонкосуконного комбината. Мулявин в то время был одним из самых авторитетных эстрадно-джазовых гитаристов Минска, а я - из поколения первых белорусских рокеров.
Его учителями были предшественники, моими - магнитофон "Айдас" и "комбайн", включавший в себя телевизор, всеволновой приемник и потрясающий трехскоростной проигрыватель...
Мулявин, говорили, виртуозно исполнял на электрогитаре "Полет шмеля" Римского-Корсакова в классическом стиле. Вот я и отправился посмотреть на него и послушать, как он это делает (сам-то я тоже играл "Полет шмеля", но в интерпретации чехословацкой рок-группы, чью пластинку студии Supraphon мне посчастливилось заполучить в свою коллекцию). Когда я приехал на новогодний танцевальный вечер в ДК камвольного комбината, забыл обо всем на свете! В полутемном зале под потолком вращался большой зеркальный шар, создавая иллюзию летящих по потолку хлопьев снега. На освещенной эстраде музыканты играли медленный танец. Среди них выделялся колоритной фигурой, длинной шевелюрой и сократовским лбом один человек. Слегка откинув назад голову, он стоял с гитарой и явно лидировал, ведя музыкантов за собой. Мулявин излучал какую-то мистическую силу, воздействуя на людей не только своим пением и игрой, но и неповторимым, запоминающимся раз и навсегда обликом. Я долго смотрел и слушал, словно завороженный, до сих пор эта картина у меня перед глазами...
Мы развивались, идя в ногу с английскими и американскими музыкантами - основоположниками рока. Как только кто-либо из западных звезд выпускал новый альбом, он тут же появлялся у нас. Помогал в этом минский театрально-художественный институт, где Александр Зименко и Николай Такунов открыли первый в Минске рок-клуб. На его заседаниях в студенческой аудитории они крутили на проигрывателе DUAL новые диски Cream, Jimmy Hendrix, Pink Floyd, которые многие там впервые слышали. А в это время во всесоюзной музыкальной жизни происходило следующее: старая добрая советская эстрада достигла предельных высот жанра, но стала слишком назидательной и консервативной. И уже не могла удовлетворить запросы молодежи "оттепели" 60-х, отреагировать на вызов музыки протеста, проникавшей к нам с Запада.
Английский квартет Beatles дал миру биг-бит и соответственно новые музыкальные амплуа. В Советском Союзе биг-бит постепенно распался на два основных течения: попсу, то есть так называемый стиль ВИА, и рок-музыку. Между ними расположилась так называемая "фирма" (с ударением на последний слог) и "комсомольский рок", сейчас именуемый "рокапопс". Rolling Stones открыли нам электрический хард-блюз... А у музыкантов появились новые способы заработать - так называемые "халты", иначе говоря, "халтуры", то есть выступления на разного рода вечерах и юбилеях, а также "лабайки" - игра на свадьбах. "Лабухи" "лабали" (играли) то, за что платили и что заказывали, часто наступая на горло своей собственной песне... Но все же это был прогресс по сравнению с баянистом, который прежде играл "на танцах" за рюмку водки. Помню, тогда еще один "лабух" сказал, что "битлам" надо памятник поставить за то, что они такую "халтуру" придумали!
Естественно, Мулявина как натуру творческую не мог удовлетворить статус "лабуха", а как человек цельный, имеющий к тому же профессиональную музыкальную подготовку, он не мог долго оставаться в статусе полупрофессионала, играющего на танцевальных вечерах. Само собой, из музыкального училища в Свердловске его отчислили, но Беларусь, хотя и со скрипом, приняла талантливого свердловчанина (впрочем, вышвырнув из своих музыкальных училищ Чеслава Немена и Юрия Антонова, которых приняли Польша и Россия). И Мулявин создал в Белгосфилармонии вокально-инструментальный ансамбль "Лявоны", в дальнейшем ставший "Песнярами".
Творческая жизнь свела нас, когда я, будучи студентом Белорусского политехнического института, играл в группе "2+2" Минского радиотехнического института, а позднее там же, в супергуппе "Алгоритмы".
После занятий в БПИ я шел через проспект в МРТИ на репетиции "Алгоритмов", которые у нас длились бывало с 7 часов вечера до 7 утра. Мулявин часто приходил к нам... Каждый раз он скромно усаживался на последних рядах и внимательно слушал, ничем не выдавая своего присутствия. Поразительная корректность! В свою очередь, и сам приглашал нас в филармонию на репетиции к "Лявонам"-"Песнярам"... Так мы и ходили несколько лет вдоль и поперек Ленинского проспекта...
В те годы РТИ был цитаделью белорусской (и не только) рок-музыки. Его студенты, талантливые музыканты по одаренности и инженеры по специальности, сами разрабатывали схемы и собирали усилители, дающие тот самый фирменный аналоговый гитарный звук, который и сейчас так ценится всеми музыкантами мира.
Владимир Мулявин долго уговаривал "Алгоритмы" продать "Песнярам" свои уникальные усилители, но тщетно. Однажды даже не выдержал и сказал в сердцах: "Ну как же так - государство дает нам валюту, мы покупаем самую лучшую импортную аппаратуру, а она у нас не звучит!" У него болела душа из-за неудовлетворительного звучания гитары, и он смело менял их в поиске наилучшего звука. Однажды принес показать нам первую 20-струнную гитару, которую купил по случаю у польских музыкантов. И в ответ на наши улыбки, как будто извиняясь, сказал: "Ну что тут поделаешь, нет ничего лучше". А улыбались мы из-за того, что разъем в этой самопальной гитаре был... словно от утюга!
Мы тоже использовали в своем пении четырехголосие, приемы полифонии, задержания, синкопы и другое. Но то, что мы слышали в исполнении "Песняров", было чем-то особенным... Их пение завораживало до дрожи. В вокале они были сильнейшими в стране, хотя их еще долго не хотели признавать...
Но вернемся на репетицию "Песняров". Мулявин объявил перерыв и попросил нас сыграть что-нибудь "по блюзу", заметив своим артистам: "А вы послушайте, как играть надо!" Мы слегка смутились, но стали доставать из чехлов гитары... И вот мы, Евгений Коновалов, Игорь Крупенио, Владимир Беляев и автор этих строк, импровизировали по блюзовому квадрату минут 15, а "Песняры" с интересом слушали. Когда мы закончили, ребята нам поаплодировали, и тут произошел интересный и во многом показательный эпизод... Здесь стоит сделать отступление и сказать, на каких гитарах мы играли. У нас были перепаянные "Элгиты" и "Этерна". А у Мулявина - "Этерна де люкс". Он подошел к Беляеву с гитарой в руках и спросил:
- А как это получается, что твоя "Этерна" хорошо звучит, а моя, хоть и стоит дороже, звучит хуже?
- Это потому, что в моей гитаре есть тон-компенсация, - ответил Беляев.
- А в мою гитару можно такую впаять?
Беляев посмотрел на нашего звукоинженера Владимира Янголя, который никогда не расставался с паяльником и толстым портфелем, набитым радиодеталями. Тот утвердительно кивнул.
- А сколько времени это займет?
- Минут 15...
Мулявин оглянулся на своих музыкантов и спросил:
- Сколько времени осталось до начала нашего концерта?
Оказалось - 40 минут. Немного поразмыслив, Мулявин глубоко вздохнул и решительно снял гитару. Держа ее на вытянутых руках, протянул Беляеву:
- Бери, паяй! - как будто решился на операцию.
Янголь с Беляевым тут же разобрали ее, быстро впаяв в электросхему гитары нужную цепочку, собрали и вернули Мулявину в лучшем виде.
Да, риск новизны в нем пересиливал страх осторожности!
В 1968 году после спецкурса в Академии наук и в ЦНИИТУ (Центральном научно–исследовательском институте техники управления) я получил квалификацию программиста–вычислителя, и мне по ночам стали приходить в голову мысли записывать музыку цифрами. В какой–то момент я даже испугался, как бы меня не признали «психом», — так дерзки и непривычны были эти мысли... В 1969 году я высказал радиоинженеру Янголю идею создать прибор для настройки гитар, основанный на принципе, обратном действию звукового генератора. Подумав, он решил, что технически это возможно. Но, как оказалось, если использовать разрешенную на нашей гражданке элементную базу, агрегат мог получиться размером со шкаф... И только в 1975 году американцы изобрели нечто подобное и назвали свой прибор «тюнер»...
Как мне рассказывал администратор «Песняров» Леонид Знак, с которым мы позже работали в «Верасах», на одном из худсоветов, которые в те времена сплошь и рядом определяли судьбу творческих людей, тогдашний председатель Союза композиторов БССР Григорий Ширма бил себя кулаком в грудь и с пеной у рта кричал: «Ды пакуль мы жывыя, гэтае музыкi не будзе, не будзе!»... Апологеты традиционной национальной музыки не могли принять исполнение народных песен под гитары в современной обработке. С чем–то подобным «Песняры» столкнулись даже во время гастролей по США. Один из американских журналов спросил у Мулявина, почему он играет белорусские песни на американской гитаре. Мулявин отшутился — дескать, его гитара вышла из строя, пришлось покупать новую, а в американских магазинах белорусских гитар нет, только американские... Кстати, белорусские гитары борисовской фабрики тогда из–за дешевизны вовсю продавали в африканские страны. Вот где она, связь белорусского и негритянского блюза!.. Но если говорить серьезно, Мулявин с честью выиграл эту борьбу с недоброжелателями.
Леонид Знак рассказывал, что на гастролях по Украине во Львове и других городах залы на концертах «Лявонов» просто–таки ломились от зрителей. Тем временем в Беларуси им не давали выступить даже с одним сольным концертом... Отношение изменилось только когда они уже «Песнярями» вернулись из Москвы в звании лауреатов I конкурса артистов советской эстрады, где были приняты на ура. И стали государственным ансамблем.
То же позднее произошло и с «Верасами», где я играл в пору «Малиновки» и Дина Рида. В Белгосфилармонии начальство относилось к нам презрительно, как к недоучкам, а во всей стране нас очень любили, народ валом валил на наши концерты, заполняя дворцы и стадионы... Помню, как во время гастролей по Уралу к нам с инспекцией приехал музыкальный руководитель белорусской эстрады Лев Моллер. Увидев битковые аншлаги во дворцах спорта всех крупных городов, где мы выступали, он пришел ко мне в номер, долго сидел там и делился мыслями вслух: «Так, может, это не вы плохие, а мы что–то недопонимаем? Да, именно, так! Нам надо изменить отношение к вам. Вы отличный ансамбль и прекрасные музыканты!» Я не верил своим ушам...
А однажды году в 1980–м на Центральном телевидении был такой случай. Ансамбль «Верасы» закончил свою очередную запись. Мы уже собирались, когда в студию вошла одна из руководителей отдела ЦТ и сказала, что завтра в студии будут записываться «Песняры», уточняя, кто из звукорежиссеров планирует с ними работать. Студийный режиссер ответил, что все отказываются, в том числе и он. На вопрос, почему — заметил: мол, это коллектив с претензиями, не хотят никого слушать и делают только то, что сами считают нужным. Тогда завотделом раздраженно заявила, обращаясь скорее к нам, чем к звукорежиссеру: «Передайте Мулявину, что мы его породили, мы его и убьем, если он будет продолжать в таком духе! Фигурально, конечно»... Способ простой: нет трансляций по ЦТ — считай, нет артиста... Но о принципиальности музыканта этот случай говорит многое.
Мулявин боролся и за авторские права. На одном из концертов даже дал по голове микрофоном оператору местного телевидения, настырно снимавшему концерт вопреки желанию музыкантов. Старая проблема отношений между творческими людьми и разного рода прохиндеями, желающими «на халяву», то есть бесплатно использовать их труд в своих корыстных целях под разного рода предлогами... Браво, Мулявин! Но тогда «Комсомольская правда» разразилась в его адрес резкой критической статьей...
Мое теплое отношение к этому великому музыканту обусловлено и личностным моментом — черты его лица удивительно напоминали черты моего отца, который тоже очень любил музыку и пение, — прямо мистика какая–то!.. Несмотря ни на что, вклад Мулявина в современную музыку я оцениваю объективно.
Он открыл миру красоту белорусских народных и современных песен, очарование и поэтичность белорусского языка. Будучи сам из России, обрел в Беларуси вторую родину и очень полюбил ее. Все время ездил в творческие экспедиции по белорусским деревням и селам, собирая народные песни, которые потом так талантливо аранжировал и популяризировал их вместе со своими товарищами по «Песнярам» на бесконечных гастролях по всему свету, посвятив этому себя всего без остатка.
Счастливые сценические данные, уникальный по красоте и своеобразию голос, виртуозное владение гитарой, гениальный дар аранжировщика, фанатичная любовь к музыке, целеустремленность и работоспособность — все эти качества позволили ему так много сделать за свою рано оборвавшуюся жизнь...
Мулявин создал ставший всенародно любимым ансамбль «Песняры», написал много красивой музыки сам, талантливо обработал множество народных песен и песен профессиональных композиторов на стихи белорусских и советских поэтов. Как новатор он допускал проникновение англо–американского влияния в свои произведения и аранжировки, но только в области современных форм, средств исполнения, смело используя приемы эстрады, блюза, джаза, рока, джаз–рока, рок–оперы, народной музыки. Однако как патриот никогда не допускал проникновения иностранного мелоса в святая святых — мелодию. Мелодия у него оставалась всегда подлинно славянской по ладу, лирической, распевной.
К сожалению, современные молодые музыканты под влиянием моды на все импортное, тупо навязываемой коммерческими телевидением и радиостанциями, часто делают все с точностью до наоборот. В аранжировках используют народные инструменты, а вот мелодии у них либо принесены в жертву ритму, доходящему до шаманства, либо уже наполовину ирландские... Причем они выдают эту псевдонародную музыку за народную, упорно убеждая в этом и слушателей, и самих себя.
А так хотелось бы, чтобы творческая молодежь брала пример с Владимира Мулявина и в новаторстве, и во вдумчивом, бережном отношении к народным истокам...
Спасибо Владимиру Мулявину за все, что он сделал, и пусть дело его живет в славянских сердцах!
Геннадий СТАРИКОВ.