Я ушла из "Песняров", потому что не захотела стать женой Мулявина
Людмилу Исупову, единственную женщину, которая пела в “Песнярах”, мы нашли после статьи “Последние записи Мулявина исчезли”, опубликованной в прошлом номере “толстушки”. Она позвонила сама: “Вы написали, что запись “Песни о доле” в моем исполнении исчезла…”
Через два дня среди пятиэтажек на улице Короля я отыскала дом рок-звезды 70-х. Второй подъезд… Второй этаж… Дверь открывает очаровательная миниатюрная женщина. Первые три часа разговариваем настороженно: полунамеки, недоговоренные фразы… И я начинаю понимать. 30 лет назад журналисты не задавали ей таких вопросов. Существовала выверенная официальная версия, что такое “Песняры”. Потом интерес к ансамблю, а еще раньше к его единственной женщине-певице пропал на годы, и целая эпоха осталась никем не описанной и вообще не узнанной. И сейчас просто страшно все это ворошить! И непонятно, с чего начать. И надо ли! И ради чего! Мы сбивались то на “Песню о доле”, то на уход Исуповой из “Верасов”, то на ее нынешнюю жизнь… Этот материал - фрагмент шестичасовой беседы…
Мулявин писал “Песню о доле” под меня
- Это было в этой квартире, и даже фоно стояло на этом же месте. В августе 1975 года, да-да, моему старшему сыну Дмитрию было три месяца, значит, это точно был август… Мне позвонили Яшкин с Мулявиным: хотим приехать. Мы были знакомы, я в составе “Верасов” иногда работала на одних площадках и в одних городах с “Песнярами”, а с Борткевичем и вовсе пели вместе в самодеятельности в группе “Золотые яблоки”. Через полчаса Яшкин с Мулявиным примчались. Дали мне ноты и попросили спеть.
- Это же класс! Ура! Нашли! Нашли! - заорали оба.
- Я, конечно, догадывалась, что они ищут, но до конца не знала. Потом они мне объяснили, что им нужна исполнительница женской партии для рок-оперы “Песня о доле”. Еще позже я узнала, что искали и в России, и в Украине и даже Валентине Пономаревой предлагали… Мулявин дописывал “Долю” уже на репетициях и писал конкретно под мой голос, под мой темперамент…
А потом начались гастроли по всему Союзу. Выступали в основном во Дворцах спорта, но даже 10-тысячные залы не вмещали всех желающих. В кульминационный момент, когда я рыдаю и пою а капелла над своим умершим мужем, я видела, как зрители в первых рядах дышат и не шевелятся.
Программа “Песня о доле” каталась с 1976-го по 1979-й. Мулявин был доволен Исуповой. Из зрительного зала в адрес еще недавно сугубо мужского коллектива иногда приходили записки: “Эй, “Песняры”, свиньи! Взяли бабу к себе!”. Но худрук не обращал на них внимания: мол, злобные бабищи недовольны, но всем не угодишь. Да и все остальные участники ансамбля не могли не признать: Людмила талантливая певица и музыкант…
Каждый раз после выступления ребята были в восторге: как ты пела сегодня! И каждый раз перед выходом на сцену я серьезно настраивалась на роль и ни с кем не разговаривала.
Первый муж не был мне опорой
Из “Верасов”, в которых Людмила работала с 1971 года по 1974-й, она ушла после драки своего мужа звукорежиссера Андрея Медведко с саксофонистом ансамбля на Всесоюзном конкурсе артистов эстрады в Москве. Саксофонист пришел с банкета, на котором Медведко не был, и в номере завязалась нешуточная потасовка пьяного с трезвым… “В гостинице я жила не с ним, а с Ядей Поплавской, поэтому не знаю, что произошло в номере у Андрея”, - говорит Людмила.
Да и у самой Исуповой в Москве произошел неприятный инцидент - на вышеупомянутом банкете ее и руководителя ансамбля Рымашевского посадили за колонну. Чтоб никто яркую исполнительницу и действующего исполнителя не видел, а в центре засветились другие участники ансамбля. После этого конкурса о “Верасах” узнала вся страна.
Артисты были еще в поезде “Москва - Минск”, а культурное начальство в Минске уже думало, кого сделать новым руководителем и как наказать драчунов. Исупова вслед за мужем ушла сама.
А в “Песнярах” Медведко подпортил репутацию жене, которая и без него уже прослыла чересчур зазвездившейся, тем, что вначале настоял на том, чтобы Люда устроила его в ансамбль, а потом отказался работать.
- Я не знала, как попросить Мулявина о муже… В итоге не нашла ничего лучше, чем сесть в позу и сказать: “Я хочу…” Я прекрасно понимала, что Мулявину без меня уже не обойтись, и он выполнит даже глупую просьбу. Он сказал: “Да”. Но сразу после этого случая взял дублершу на мою роль, Ольгу Хиженкову. Причем мне же поручил с ней заниматься. Я была абсолютно уверена, что Оля не сможет спеть так, как я, а потому совершенно спокойна. Я занималась с нею почти полгода, а Мулявин все не решался выпустить Олю на сцену. И вот наконец в Свердловске на небольшой сцене местного Дома культуры решился. Откуда вдруг набежала пресса и приехало телевидение?! В итоге у Оли целая куча фотографий и фонограмма, а у меня от “Песни о доле” не осталось ничего, кроме вот этой маленькой карточки, сделанной из темного зала. Даже не видно, что это я. Так. Волосы в блике света. Вы говорите, что свердловская пленка “Песни о доле” осыпалась… Это справедливо. Я рада. Без злорадства, но рада… Ведь именно я исполняла эту партию все три года. А Олю после свердловского выхода отправили на самолете в Минск. Ее выступление не было провально, но слушать никто не мог… Мулявин спросил: “Ты, наверное, рада, что так получилось?” И я, не стесняясь, ответила: “Да”.
Медведко тогда взяли не звукорежиссером, а работником сцены. “Хочешь ездить за мной и бдить мой облик, соглашайся”, - сказала мужу Людмила. Он согласился, но в один прекрасный день отказался носить аппаратуру, а на замечание, почему, мол, не работаешь, послал всех по матери. И его выгнали.
Я благоговела перед Мулявиным, но не любила его
А в 1979-м “Песняры” перестали исполнять “Песню о доле”, и Людмила Исупова больше не пела в ансамбле.
- Я считаю, что не обстоятельства, а я сама стала причиной своего ухода. Хотя Владимир Георгиевич был мнительным человеком, и, допустим, критическое замечание маститого композитора, мол, “Песня о доле” никакая не опера, а программа, состоящая из отдельных песен, могло быть воспринято им к действию. Ведь высшего музыкального образования у Мулявина не было… Но не это было причиной моего ухода. Мулявин уже пробовал вводить меня в состав других программ. С Владиславом Мисевичем на флейтах мы однажды дуэтом исполнили “Шэпчацца явар з калінаю…”. И мои собственные песни, ведь я еще и композитор, Владимиру Георгиевичу очень нравились… Но я не согласилась выйти за него замуж… С Медведко я развелась спустя полгода работы в “Песнярах”, и была свободной женщиной… Но замуж за Мулявина все равно не хотела. Почему? Ну, хотя бы потому, что я его не любила. А еще я ему сказала: “Если я выйду за тебя, мы оба сопьемся…” Я его уважала и очень ценила. Я преклонялась перед ним как перед музыкантом, а первое время и вовсе робела. Но этого недостаточно, чтобы согласиться на такой серьезный шаг… Впрочем, я, наверное, никого не любила… Мы были друзьями и единомышленниками, после каждого концерта Владимир Георгиевич шептал мне “жду!”, и я на “мягких лапках” - это его выражение - кралась к нему в номер. Не хотелось никого раздражать нашими отношениями, а уж тем более их афишировать. И никто не знал, как мы проводим время. На самом деле мы не столько занимались сексом, сколько беседовали о музыке, он часто советовался со мной, как быть с той или иной песней. Я показывала ему свои. “Мы сможем их ввести в репертуар, если ты станешь моей женой. Тогда никакой Лученок не сможет ничего сказать: ты моя жена и точка…”
Борткевичу из-за меня сломали нос
С “Песней о доле” мы гастролировали и за рубежом. В Чехословакии нас расположили на территории военной части. И наши солдаты в одной из комнат устроили мне настоящий будуар: розовые стены, все устлано коврами. Кровать, сооруженную в центре, украсили бантами. Еще бы: они встречали свой любимый ансамбль и единственную женщину-музыканта. Вечером после концерта ко мне в “будуар” постучался Борткевич, я вышла из номера, чтобы не пустить его внутрь и попыталась с ним поговорить, мол, не надо ко мне приставать, Владимир Георгиевич может увидеть, обидится… Мулявин был очень ранимым, и я старалась оберегать его, он, кстати, был мне за это благодарен. Хотя, если честно, устроил мне золотую клетку: не пускал ко мне журналистов, не разрешал выходить из номера после концерта… Поэтому, когда после концерта мы с костюмершей Валькой хотели выпить вина, в буфет бегала только она. Правда, перед каждым концертом Владимир Георгиевич посылал меня в буфет за 50-ю граммами коньяка… Это я сейчас знаю, что коньяк разогревает связки, а тогда мне было дико: перед концертом пить! Мне казалось, что если бы эти 50 граммов выпила я, упала бы на сцене.
Так вот, именно в тот момент, когда у моей двери появился Борткевич, вышли еще двое: Мулявин и Шурик Демешко. Демешко просто взбесился, когда увидел, что Владимир Георгиевич, потупив глаза, проходит за спиной Борткевича, не осмелившись сказать ни слова. Со словами “ах ты сволочь” он выволок Борткевича на улицу… Это был ужас. Они бегали в темноте по снегу, вокруг сугробов и колючей проволоки… А я бегала за ними и орала: “Не надо, не убивай, он не серьезно!” Но Шурик выместил на Борткевиче всю свою обиду за Мулявина. Он сломал ему нос. Я недавно слышала, как по телевидению Борткевич сам рассказывал этот случай, только в своей интерпретации, и даже радовался, что ему тогда в Чехословакии нос сделали: мол, перегородка была сломана, а сделали ровный.
Но после этого случая наши отношения с Владимиром Георгиевичем перестали быть такими доверительными, как раньше…
Мулявин приводил Пенкину на мои концерты
- Вскоре после Чехословакии меня из “Песняров” перевели в ресторан “Каменный цветок”, где в то время минские музыканты работали неплохую концертную программу - перепевали зарубежную и советскую попсу. В “Песняры” меня отзывали только тогда, когда ехали на гастроли именно с “Песней о доле”. А однажды сказали: больше “Доля” кататься не будет.
- Частенько Мулявин приходил в “Каменный цветок” со своей новой женой Светланой Пенкиной, и украдкой следил за моей реакцией. Я внутренне улыбалась, поскольку понимала, что за этим поведением кроется ущемленное мужское самолюбие. Но и у меня душа немного болела за то, что я не смогла дать ему то, чего он хотел. Но о том, что не вышла за него замуж, никогда не жалела…
Как сложилась жизнь после Мулявина
В 1979 году Людмила создала свой ансамбль по названию красивого белорусского озера “Лосвидо”. Но музыка, а тем более танцы участников “Лосвидо” пришлись не по вкусу чиновникам в Министерстве культуры. Людмилу, как спустя 20 лет Лайму Вайкуле, во время танцев носили на руках. Продержав коллектив на одних репетициях, спустя два года Минкульт прихлопнул его.
Потом через свою московскую подругу Аллу Панову Людмила познакомилась с актерами «Ленкома» Караченцовым и Абдуловым. А те в свою очередь загорелись идеей ввести талантливую певицу в состав рок-оперы "Юнона" и "Авось". Но Захаров, хоть и согласился прослушать Исупову, сразу заявил: “Вообще-то я уже выбрал Кончиту…” И после прослушивания своего мнения не изменил. Расстроились все, кроме самой Исуповой. “Но чего же ты хочешь?!” - допытывались они. “Хочу играть в большом бэнде!” На следующий же день Алла Панова устроила Исуповой прослушивание у Кролла. И Кролл был следующим после Мулявина музыкантом, который оценил песни Исуповой. Он сделал на нее большую ставку: и певица, и композитор, и музыкант… Кролл втихаря попросил Людмилу выучить репертуар Ларисы Долиной, которая на тот момент была примой в оркестре. Но никакой тайны не получилось, хитрая и пробивная соперница стала следить за каждым шагом Людмилы. А сделать это было нетрудно, поскольку Людмила жила у нее дома. “Это не надевай”, “Так тебе не идет”, “Куда собираешься” - Долина буквально изводила подругу и в конце концов выжила из коллектива.
Вернувшись в Минск, Людмила забыла про музыку на целых 20 лет. Вышла замуж за хорошего человека, родила дочь Лену. И только полгода назад вместе с музыкантом Сергеем Баландиным вновь вернулась к творчеству. Сегодня Исупова пишет рок-оперу и мечтает поставить ее на большой сцене. А еще певица хочет оставить городскую квартиру и переселиться в деревню. И даже точное место знает - на Двину, где нет густых поселений.
Ольга УЛЕВИЧ 19 марта 2004
фото А. Конотопа
